— Я сегодня видел, как ты детям из детдома пел песню «Из окна», и они в голос подпевали строчке «в рот я е…ал ваш Первый канал». Тебя самого это не смущает?

— Нет. Я хорошо себя помню в таком возрасте. Им лет-то уже — пипец! Там двенадцатилетние лбы! Они все слова эти уже знают. Это гораздо более серьезный возраст, чем многим кажется. Многие вообще недооценивают тот факт, что дети с очень раннего возраста понимают большинство раскладов. К ним принято снисходительно относиться в этом плане. А они же очень быстро начинают соображать. Да и вообще человек всю жизнь считает себя взрослым. Вот мой сын — ему полтора года, у него пять слов в лексиконе, и то их только мы с мамой понимаем. Ну и что, он считает себя маленьким, что ли? У него все в порядке. Он считает, что он нормальный чувак, и нужно учитывать его интересы, идти на какие-то условия, чтобы с ним договориться. Он сейчас уже не считает себя сопляком. И не будет считать лет ни в пять лет, ни в семнадцать, ни в двадцать семь. Поэтому… Я чувствую ответственность за то, что не должен их обманывать. То, что я говорю, — это то, как я вижу мир. Нет ничего такого в моей музыке, что позволило бы утверждать, что я кому-то желаю зла или там учу плохому.

— Но вообще то, что большая часть твоей аудитории сильно младше тебя, — это тебе как?

— Это нормально, потому что это так, как есть. Я вот, когда мне было 10 лет, слушал группу «Агата Кристи». Два альбома у меня было на одной кассете — «Позорная звезда» и «Опиум для никого». И в этих песнях, которые я сейчас без ужаса слышать не могу, была для меня какая-то волна. Притом что ну ничего позитивного эти дядьки в героиновом угаре не могли нам рассказать, понимаешь? Но я это послушал, а потом стал слушать другую музыку. Для меня это было таким толчком. Может быть, люди, которые сейчас слушают Нойза МС, потом подрастут и подумают: «Ну какой пи…дец! Как я мог слушать это чмо?!». Ну и что? Зато они, может, в принципе откроют для себя мир музыки. У меня, помню, была кассета «Сектора газа», которую я, сильно нервничая, прятал от мамы. То есть слушать «Сектор» дома — это было как заниматься мастурбацией при открытом туалете. Можно было очень сильно попасть. Ну и — испортило это меня чем-то? Мне кажется, нет.

— У тебя же еще и собственные дети появились за то время, что прошло с выхода предыдущей пластинки. Это как-то твои жизненные устои изменило?

— Жизненные устои — нет. В основном пришлось осознать, что жизнь уже никогда не будет такой, как была прежде. Еще я понял, что женщине можно простить вообще все, что угодно. Абсолютно. Я как-то раньше думал, что есть вещи, которые для всех одинаковые, а после рождения старшего сына осознал, что девчонки за всю х…ню расплачиваются и так. А устои… Наверное, если человеку занятия творчеством не приносят достаточно количества денег, и когда ему после появления детей приходится задуматься, где брать бабло, многие воспринимают это так: у меня теперь нет времени заниматься всякой х…йней, поэтому я теперь буду работать на работе, которую я ненавижу, чтобы заработать денег. То есть личность, встретившись с настоящей ответственностью, просто ломается и свой облом объявляет взрослением. Только и всего.

— Я к тому, что есть ощущение, что новый альбом какой-то более взрослый, чем предыдущие. Там есть такие вполне однозначные песни за добро и нравственность, что ли.

— Ага, как там у «Ляписов» было — «стал занудой и моралистом, постоянно всех жизни учу, а ведь был позитивным артистом». Конечно, появились прямолинейные совсем вещи, как «Сам» или «Эгоизм». Но это не мое обращение к кому-то — типа я такой классный парень, который вам расскажет, как жить. Как в серии «Симпсонов», где Барт пытался стать рэпером: «А сейчас Алькатрааз поделится с вами уличной мудростью»! (Смеется.) Дело не в этом. Это мое обращение к самому себе. Песня «Эгоизм» была написана в конце 2010-го, в беспрерывном гастрольном чаду, и важно было не забывать определенные вещи.

— С уличной мудростью тоже получился такой каминг-аут. Я имею в виду песню «Школота», где сообщается, что и на наркотиках ты не сидел, и с золотой медалью закончил, и вообще был в школе чмошником.

— Ну, настало наконец время написать честную песню про свои корни. Вот она — моя уличная мудрость! (Смеется.) Хотя, конечно, улица была. До хрена было ее в старших классах школы. Просто туда приходилось убегать. И в одиннадцать быть дома. То есть я хватал свои уличные знания в первую смену. При этом в 11-м классе мы репетировали с группой «Рычаги машин» в доме некоего Олега, бывшего мента и героинового наркомана. Однажды мы все вместе пошли отмечать некий день рождения. Ну и не очень позитивным оказалось меропритие, потому что этот Олег меня в итоге отмудохал так, что у меня случился разрыв селезенки. Я пролежал три недели в больнице. Там был такой синий замес — какие-то девочки сказали, что к ним кто-то приставал, Олег подумал, что это был я, и по белочке под жесткой синевой избил меня, пребывавшего тоже под жесткой синевой. Это все было. Но это все нормально сочеталось с золотой медалью. Я учил уроки, все нормально делал и получал за это пятерки.

— Я вообще почему завел этот разговор о подростках. Сейчас же много спорят о том, что вот, дескать, за Путина так или иначе голосуют десятки миллионов — и надо с ними как-то разговаривать. Понятно, что условные бюджетники, для которых поет Стас Михайлов, — это не твоя аудитория. Но условные студенты из Липецка, которые за 500 рублей едут на митинг, — твоя. И ты, по идее, с ними говорить можешь. И язык твой, кажется, так устроен, чтобы он был этим людям понятен.

— Я думал об этом, конечно. Мне всегда было интересно, чтобы меня понял каждый. Чтобы непростые вещи были изложены максимально простыми словами. Знаешь, почему? Я видел, как это работает на Арбате. Когда мимо проходит человек, который вообще не знает, кто ты, ему насрать абсолютно. И вдруг он что-то слышит, что заставляет его вслушаться, проследить за мыслью. В рэпе, как правило, длинные треки, быстрые тексты. Люди стремятся к трехэтажным рифмам. И даже когда они не сбиваются, само это нагромождение фонетическое порой просто мешает человеку правильно разделить предложения на слова. Это очень хорошо понятно, когда слушаешь зарубежную музыку. Есть английские песни, составленные из очень простых слов, которые понятны всем, — такой интернешнл. А в рэпе очень часто люди заигрываются. Я подготовленный слушатель, я готов следить за мыслью, но я понимаю, что если этот чувак выйдет с микрофоном на улицу и вальнет этот текст, вряд ли много кто остановится, чтобы понять, что он хочет сказать. Понимаешь, для большинства рэперов то, что я делаю, звучит слишком просто. Но это сознательный ход. Не в том, конечно, смысле, что я свои мысли распутываю, чтобы было попроще. Нет. Это просто… Вот Высоцкий чем интересен, например? Ему Бродский, когда они встречались в Нью-Йорке, кажется, сказал: «Володя, все заебись, но не надо рифмовать «кричу — торчу». А я считаю, что надо. Что это нормально, если ты Высоцкий. Если ты выходишь и говоришь о важных вещах простыми словами. Этим он и был крут — и для меня это ориентир во многом.

— А толк есть?

— Не знаю. Когда я закончил пластинку, мне в голову пришел такая аллегория — человек, который достучался до идиотов. Взял и донес до них мысль, что они идоты. А они такие: «Да, ни х…я себе! Мы идиоты!». Ну и что дальше? Им остается либо обидеться и забыть, либо стать лучше, чище и добрее — но во имя чего? Получается же, что просто обосрал со всех сторон и проблем, связанных с ними, не решил. Вот есть на альбоме песня «Я глуп» — меня на нее в некотором смысле вдохновила реформа образования. Дебилов больше становится, к сожалению. И это со школой связано, я думаю, не в последнюю очередь. Не знаю, может, это уже старперство такое. Но мне чего-то кажется, что в наши времена люди как-то получше во все врубались. Я просто вижу, с какими ошибками люди пишут во «вКонтакте», что они за вещи там пишут, смотрю, сколько им лет, — и начинаю вскрываться.

— Так и что тогда? Как все-таки с ними говорить? Вот у вас же есть со Шнуровым и Васей Обломовым песня «Любит наш народ» — она ровно об этом, но она же оскорбляет людей, по сути.

— Конечно. Ну, может, людям, которые любят всякое говно, после этой песни станет грустно. А от них невозможно иначе добиться реакции никакой. Ты им поешь какие-то вещи, а для них это слишком сложно и скучно — они не следят за мыслью. Ты пытаешься с ними о чем-то поговорить — а им по херу абсолютно, они ни на что не обращают внимания. А когда ты говоришь: «Алло! Ты — е…лан!», они реагируют — и слушают. И если на концерте можно прописать в табло мне, вещающему со сцены, то прописать в табло мне, когда я пою из компьютера, очень сложно. И тут начинаются самые интересные вещи. Вот такой способ говорить с людьми.

— На этой пластинке ты больше обычного говоришь про фашизм. Этот блок антифашистских песен в конце — он очень жесткий.

— Меня раздражает, что эти взгляды набирают популярность. Мне же приходится с огромным количеством народа общаться. Быть ксенофобом, расистом стало незападло. Типа это нормально — так думать. Сложно сказать, почему так. Люди, во-первых, просто забывают, чем чреват такой подход. Уже слишком много времени прошло, потихоньку не остается поколений, которые вообще помнят Великую Отечественную. Плюс ко всему есть конкретные политические фигуры, которые своей деятельностью — сознательно или бессознательно — нагревают ситуацию. Рамзан Кадыров — это человек, который вызывает гнев, направленный в сторону чеченцев вообще, какими бы они ни были. Он своей деятельностью провоцирует межнациональную рознь, я считаю. И если уж кого по 282-й и щучить, то его, мне кажется. Потому что заявление по федеральному каналу, что деньги Аллах дает — ну что это значит для русского человека из глубинки, когда он видит такое по ящику? Он не думает, что люди разные. Он думает, что чеченцы ох…ели. При этом мы с тобой жили в общаге РГГУ и знаем, как там себя вели дагестанцы. Но Рамзан — он же еще и ролевая модель. Он демонстрирует, что такое поведение — нормально. Ну люди так себя и ведут.

Премьера: Noize MC — «Эдем 14/88»

— При этом, опять же, если говорить про реакцию и эффект — начинается все с песни «Вьетнам», которая по большому счету про то, что все без толку.

— «Вьетнам» — это, конечно, в первую очередь ирония над людьми, которые считают, что «Мерседес S666» был написан ради пиара. Меня такая реакция, честно говоря, заебала. И я начал уже над этим просто глумиться. Но да, это еще и песня о социальном протесте в музыке в целом, о том, что он ни к чему не приводит. Понимаешь, она была написана до всех событий декабрьских и постдекабрьских. Там есть такой плевок в сторону интернет-сообщества: «пи…деть — не мешки ворочать, это точно, мешок не влезает в электронную почту». В общем, тогда это действительно так выглядело. По любому поводу люди что-то написали, запостили, покомментили и забыли.

— А теперь?

— Ну, митинги как минимум заставило людей наверху растеряться. Они-то, конечно, сейчас пытаются всячески это так подать, что, дескать, оранжевая революция, инспирированная инфернальными силами, ставит своей целью развал нашей великой Родины. Но это же на самом деле не так. Путин может сколько угодно распускать шуточки в духе «я знаю, что кому-то приплачивали». Это уже из серии — по себе людей не судят. Это исторический момент. К чему приведет — непонятно. Понятно, что много людей, абсолютно искренне недовольных.

— А ты ощущаешь, что все в каком-то смысле не зря было? Ну что и твоя деятельность к этому привела тоже?

— Ой, ну ладно. Я тут в очень большой совокупности. Просто был одной из сил, приложенных к этому вектору. Из водяного пистолета брызгал слегка на мельницу.

— Ну а что дальше-то делать, у тебя есть идеи?

— Надо придумать что-то новое. Очевидно, что есть огромное количество людей, готовых участвовать в какой-то активности. Успех зависит только от того, какую новую форму протеста мы придумаем. Меня, кстати, очень порадовала тема с наблюдателями. Много моих друзей ими было. Серега Раскар, например (рэпер и продюсер, работавший над звуком последних двух пластинок Нойза. — Прим. ред.). Он говорит, что они на своем участке все отстояли. Процент за Путина поменьше — но все равно много. За него действительно много голосуют. Это не надо недооценивать. У многих позиция — ну сейчас же все нормально типа! На х…я вообще паровозить? Надо до них донести, что нормально не из-за того, что Путин такой хороший. Но большая беда оппозиции — отсутствие внятного лидера.

— А Навальный?

— Навальный — единственный, кто на эту роль мог бы претендовать. Но меня смущает этот вот здоровый национализм. Это оксюморон. Не может в нем быть ничего здорового. Просто слово это скомпрометировано, и если ты под ним подписываешься — с любыми приставками, — это на тебя бросает неизбежную тень. Ну, для меня это так.

— Ты уверен, что нужен вообще один лидер? Не то что должно быть много лидеров, много партий, разброс мнений, дискуссия?

— Хорошо. Давай так: у оппозиции нет внятных лидеров. То есть ситуация еще хуже. Надо много, а мы даже одного не видим толком.

— У тебя вследствие этой протестной движухи много новых знакомых появилось.Шевчук, например. Для нашего поколения ведь Шевчук долгое время был своего рода табу, таким символом посконного патетического русского рока.

— Да-да, я ж и сам в этом поучаствовал. У меня было в одной старой песне: «Дедушка Шевчук, спойте нам песню про осень. — А Вам какую, ребята? У меня их штук восемь!». Но я просто обнаружил, что Юрию не все равно. Я никогда не скрывал, что с творчеством «ДДТ» знаком, но в данный момент времени его не слушаю. Но мне импонирует то, что его действительно волнует то, что происходит.

— А Шнуров? Та история с Химкинским лесом, твоя реакция — это все-таки был больше стеб или искренняя злость?

— Я дико расстроился, на самом деле. Я же «Ленинграду» всегда симпатизировал. Мне нравился их подход. Ну и я обломался, что Шнуров так про меня подумал. Ну и решил стебануть в ответ. Но именно стебануть. Там в чем еще проблема была — я-то музыку «Ленинграда» знаю хорошо как раз. И для человека, который за ними давно следит, пародийный характер песни (трек Нойза «Побрей звезду» — парафраз старой вещи Шнурова «ХХХ». — Прим. ред.) был очевиден. Но тем, кто Шнура знает по двум-трем песням, показалось, что это наезд.

— Но в итоге вы, я так понимаю, помирились.

— Ну да. Год назад, 13 апреля с утра позвонил мне Чача Иванов. Мы только встали, я играю с ребенком, а он говорит: «Слушай, мне тут звонит Шнуров. Уже вдребадан. У него день рождения. Он тебя ищет, хочет поговорить. Я ему дал твой номер&raq